Еремей Парнов - Мальтийский жезл [Александрийская гемма]

— Вот видите, какие мы разные люди. — Гуров нетерпеливо дрожащими пальцами выцарапал из смятой пачки новую сигарету и прикурил от окурка. — Вам нравится, а мне нет. Меня настораживает, что старики, помнящие Солдатенкову, пусть полушутя, но называют ее ведьмой.

— Ишь ты! — усмехнулся Люсин.

— Все-таки штрих! Но и это не все. Куда интереснее представляется мне запись, относящаяся к Солдатенковой, в завещании Солитова.

— Вы нашли завещание? — Люсин с невольным уважением взглянул на следователя. — Ну и ну! Об этом я как-то не подумал.

— А я, представьте себе, подумал, — порозовев от скрытого торжества, подчеркнул Гуров. — Согласно завещанию Солитова, депонированному в городской нотариальной конторе, дача в случае смерти завещателя переходит в полную собственность гражданки Солдатенковой. И часть денег тоже. С его личного счета в поселковой сберкассе. Есть и доверенность вкладчика на ее имя. Сумма, положенная на вторую сберкнижку в сберкассе по месту основного жительства, завещана дочери. Такие дела…

— Поздравляю, Борис Платонович. Быстрота и натиск.

— Чего уж! — Гуров устало поморщился. — Помните, как у этих АББА? «Мани, мани, мани…» И немалые, должен вам сказать.

— Ничего удивительного. Профессор, завкафедрой… У него десятки внедренных изобретений, запатентованных лекарств.

— Лекарств? — Гуров заинтересованно поднял бровь. — Ах да, я и забыл! Конечно… Эту линию придется отработать как следует. Тут тоже далеко не все так просто, как кажется. Я не Солитова, конечно, имею в виду. Что с него взять? Он весь как на ладони. Эксцентричный, доверчивый человек.

— А вы не сгущаете краски? — Невольно отдавая должное профессиональному мастерству следователя, Люсин внутренне ощетинился. Оценивая факты, которые можно истолковать в любую сторону, Гуров даже не пытался разглядеть за ними живую душу. Безапелляционно раздавал ярлыки, не утруждая себя поиском альтернативных решений. Годы неизбежно разрушают юношеский.максимализм, сглаживая остроту эмоциональных всплесков. Однако опасное поветрие подозревать всех и каждого счастливо минуло Владимира Константиновича. Как и прежде, ему глубоко претил механистично-выборочный подход к людям. За ним частенько угадывалась нравственная слепота. — Приглядитесь поближе к Аглае Степановне. Не тянет она на роль злого гения, никак не тянет, — посоветовал он.

— Тянет, не тянет… Что за терминология, батенька? — Гуров настороженно подобрался. — Я ведь к внутренним голосам не прислушиваюсь, потому как это чушь собачья — внутренний голос. Я факты исследую, а факты — вещь упрямая. Думаете, я по одним сберкассам мотался? Ан нет! Я и в аптекоуправлении успел побывать.

— Интересно, — протянул Люсин, не понимая, куда клонит собеседник.

— А вы как думали? Кое-чего поднабрался у специалистов по фитотерапии. Не интересовались такой наукой?

— Почему не интересовался? Как раз сейчас читаю Максимовича-Амбодика. Причем с увлечением.

— Значит, идем параллельным курсом. — Гуров достал из внутреннего кармана сложенную вдоль школьную тетрадку. — Мне, понимаете, стало вдруг интересно, почему наша уважаемая Аглая Степановна выбрала для своей, так сказать, командировочки именно этот период, а не какой-то другой? Улавливаете?

— Улавливаю, — невольно улыбнулся Люсин. Увлеченность следователя была по-своему трогательна. Работал он мастерски. Ни единой ниточки не упускал, всесторонне исследуя алиби. — Надо полагать, нашли что-то особенное против нашей ведуньи?

— Против? Не знаю. — Гуров нервно передернул плечами. — Это уж как посмотреть. Но вот «за» — определенно не нашел… Смотрите, что у нас получается. — Он надел старомодные, подлатанные проволочкой очки и раскрыл тетрадку. — Всякое лекарственное растение содержит в себе одно или несколько действующих начал. Так? Иногда эти целебные свойства бывают присущи всему растению, но чаще активные вещества сосредоточиваются только в определенных его частях: цветке, семенах, листьях, корневище. Согласны?

— Полностью вам доверяю, Борис Платонович.

— Не мне — науке. Я только законспектировал показания экспертов… Эффективность действующих начал, содержащихся в лекарственных травах, — прошу сосредоточить на этом внимание — не одинакова в различные периоды роста и сильно колеблется, в зависимости от сезона. Поэтому время сбора приурочивается к моменту наибольшего содержания целебных соков.

— Я вас от души поздравляю, Борис Платонович!

— Нет, погодите! — с рьяностью неофита Гуров спешил обнародовать обретенную истину. — Тут не только общие рассуждения. Тут, можно сказать, конкретно! — Он торжествующе погрозил пальцем. — Так, например, если в дело идет все растение целиком, то сбор приурочивают к началу цветения. Тогда же заготавливают и растения, у которых наиболее активна надземная часть, или, говоря попросту, травы. Семена и плоды собирают в период их полного созревания, кору — весной, когда пробуждается сокодвижение, корни — преимущественно поздней осенью.

— Прямо календарь! — прокомментировал Люсин.

— Мало сказать! — хитро прищурился Гуров. — Учитываются и синоптические особенности. В частности, сбор надземных частей растений, в особенности цветов, производится исключительно в сухую погоду и по сходе росы, иначе все сгниет к чертовой матери или саморазогреется от всяких там микробов. — Он отер лоб изжеванным платком и бережно спрятал тетрадь. — Короче говоря, Владимир Константинович, я задался вопросом: что именно надеялась собрать Солдатенкова в середине августа, когда многие травы уже отцвели, семена перезрели, а корни еще не нагуляли веса? Ей что, в окрестных лесах стало тесно?

— Притом все эти дни шли дожди, — со вздохом заключил Люсин, разматывая клубок причин и следствий. — Ваши подозрения обретают серьезную почву.

— С дождями как раз неувязочка, — досадливо цыкнул Гуров. — Между двенадцатым и пятнадцатым на Шатуре было ясно.

— Тогда вам остается проверить немногое. Прежде всего, — Люсин загнул палец, — требуется установить, какие растения все же продолжают цвести в середине августа. Это раз. Затем я бы на вашем месте поинтересовался, какие виды шатурской флоры дают именно в этот период семена высшей кондиции. Я уж не говорю о том, что всегда есть надежда отыскать у соседа нечто особенное, чего не найдешь в собственном огороде.

— Вы это серьезно? — голос Гурова обиженно дрогнул.

— Вполне. Довожу до логического завершения вашу идею.

— До абсурда доводите!.. Разве вам не все ясно?

— Пока ясно только одно: когда мы мокли под ливнем, на Шатурской ГРЭС стояла отличная погода. Остальное — в области гипотез.

— В принципе вы правы, — вынужденно признал Гуров, — но это временная правота формалиста и буквоеда. Тем не менее я проверю. Но Солдатенковой придется облегчить наши ботанические разыскания. — Он иронично скривил губу. — Пусть посвятит в тайны своей знахарской кухни, а мы проконсультируемся потом у специалистов. Надеюсь, вы не против? Тогда и поговорим про цветы, про семена…

— Можно и так, — кивнул Люсин, задумчиво покусывая губу. — Надеюсь, мы не совершим большого греха, если слегка совместим следственные действия с розыскными?

— Что вы имеете в виду?

— Не будете возражать, если с ней побеседую я, Борис Платонович?

— Нет, разумеется, но почему обязательно вы?

— А вдруг она и вправду не захочет говорить с вами? — беглой улыбкой Люсин дал понять, что шутит. — Нет, в самом деле нам очень нужно как-то сориентироваться во времени. Когда произошел этот злосчастный взрыв? Когда ушел из дома Георгий Мартынович: до или после?.. Без ответа, пусть хотя бы приблизительного, мы не сдвинемся с мертвой точки.

— У вас есть конкретные идеи?

— Есть. Но я вам расскажу после криминалистического анализа. Из чистого суеверия, Борис Платонович.

Люсин вернулся к себе в Управление, что называется, в растрепанных чувствах. Добытый Гуровым материал, причем в рекордно короткие сроки, спутал все карты. Факты были вескими, требующими самой серьезной проверки. Такие даже при самом сильном желании не сбросишь со счетов. Впрочем, не это главное. Труднее всего оказалось смириться с мыслью — увы, справедливой, — что в результате всего претерпело жесточайшее потрясение хлипкое сооружение, возведенное Люсиным. «Картинка» — так он именовал первоначальную, интуитивно угадываемую модель, рождавшуюся где-то на зыбких границах подсознания, —была загублена на корню. Она не вырисовывалась в воображении, а без этого он не мог приступить к работе над версией. Гурову удалось поколебать самый остов, нарушив, — да что там нарушив, — перемешав до неразличимости исходную расстановку сил. Владимир Константинович понимал, что не сможет теперь абсолютно непредвзято, с легким сердцем и чистым взглядом провести встречу с Аглаей Степановной. А без этого разговора могло и вовсе не получиться. Огромный пласт зацепил Борис Платонович, нужный, важнейший, да вот беда — немножечко рано. Не для работы в целом, разумеется, а лишь для него, Люсина. Преждевременно возникли эти деньги, сберкнижки и прочие аккумуляторы людских вожделений, вытесняя со сцены что-то неизмеримо более важное, чему еще только предстояло выкристаллизоваться в непостижимых глубинах души.